нам известно, — сказал господин Тэкстэкс, все еще очень спокойно, хотя внутри у него клокотало в той мере, в какой могло клокотать. Гусиные перья слегка вздрагивали.

— Господи! Неужели вы думаете, что я его убил? Неужели вы действительно так думаете?

— Где вы были между половиной восьмого и без четверти восемь?

— Мое алиби…

— Где вы были?

Этот тон раздражал Оскара. Он выпятил губы.

— Я только в половине восьмого, ровно в половине восьмого, вышел из дому. Я могу это доказать. Полицейский надзиратель подтвердит. Он со мной поздоровался и сразу же стал сверять свои часы с башенными. Если не верите, спросите у него.

— И затем вы пошли к господину Молитору.

— Нет! — вне себя закричал Оскар. И вдруг, глядя в пространство, заговорил скороговоркой, монотонным, неестественно высоким голосом, как тогда в крепостном рву, когда предложил квартету выступать за деньги. — Я не спеша пошел через мост, куда мне спешить, какие у меня такие дела! Заглянул к своему приятелю Видершейну. Мы с ним столкнулись у дверей его квартиры. Еще не было без четверти восемь. Собственно, без девятнадцати минут. Я даже обратил на это его внимание.

— Тэк-с, тэк-с… А куда ходил господин Видершейн?

— Почем я знаю… Насчет времени я потому обратил внимание, что мы с ним собирались к портному Фирнекезу. А не по чему-нибудь еще!

Господин Тэкстэкс выкатился в соседнюю комнату и послал тех самых агентов, что арестовывали Оскара, за письмоводителем.

— Тэк-с, значит, правду, тэк-с, правду вы не желаете говорить. Что ж, господин Беномен, время терпит. Я могу каждый день, могу месяцами с вами так вот беседовать.

Мысль о тяжелых часах, проведенных в тюремной камере, и перспектива провести там еще много подобных ночей, собственное бессилие и тон следователя — все это вместе взятое привело Оскара в ярость:

— Вы только и знаете, — заорал он, — что невинным людям душу выматывать. Вы только это и умеете. А я еще раз говорю вам, что если этого кровопийцу — да, да, гнусного кровопийцу, — если его прикончили между половиной восьмого и без четверти восемь, то я докажу свое алиби, и ни черта вы со мной не сделаете. Подумаешь, какие нашлись!

Для вящего эффекта господин Тэкстэкс выдержал точно отмеренную паузу. И когда снова заговорил, тон его, переходя из одной тончайшей модуляции в другую, становился все более дружеским и человечным. Он ослаблял веревку, накинутую на шею Оскара, на манер пастушонка, который отпускает понемногу привязь, чтобы козе думалось, что она на воле.

— Господин Молитор поступил с вами очень жестоко. Но отсюда не следует, что ему за это надо проломить череп.

— Я его не убивал.

— Все в городе были возмущены, как он жестоко с вами обошелся. И никто не перестал вас уважать. Я прекрасно понимаю, как все это было для вас тяжело.

Оскар пожал плечами. Гнев его понемногу стихал.

— Ничего не попишешь, судьба, господин Беномен. Но многие начинают снова, и им удается подняться. Конечно, в нынешние времена это нелегко, да еще если жена и дети. Сколько людей сейчас бьется как рыба об лед ради куска хлеба.

— Еще бы! В одном Вюрцбурге несколько сот покойников.

— То есть как покойников?

— Ну, мы называем покойниками банкротов.

— А ребята у вас уже взрослые?

— Младшему восемь. Вот бандит! Но ничего. Ведь и мы в свое время были такими. — Оскар улыбнулся, и господин Тэкстэкс кивнул.

И тут он, казалось, совсем выпустил веревку из рук.

— Да, так оно и бывает. Если бы господин Молитор отсрочил вам тогда векселя, все бы более или менее наладилось! Да, не повезло! — Он уронил руку на стол и скорбно покачал головой. — Не следовало ему так поступать, — добавил он, словно разговаривая с добрым знакомым, с которым повстречался погожим весенним утром на улице.

Оскар совсем забыл о том, что на нем наручники. Он невольно напряг мускулы, и лицо его прояснилось.

— Я еще встану на ноги. Правда, нужно время. Главное, чтобы вы меня отпустили. Вы ведь отпустите меня сегодня. Я же без девятнадцати восемь был у приятеля. Когда же я успел это сделать. Расстояние-то не шуточное! Сами понимаете.

Глаза господина Тэкстэкса, глядевшего снизу вверх, снова стали колючими. Он взял в руки плетку и, будто о чем-то задумавшись, начал пристально разглядывать то место набалдашника, где сквозь вытертую кожу проглядывал свинец.

— Н-да. Такие дела, конечно, требуют времени. Тут особенно торопиться нельзя.

Веревка внезапно натянулась. Оскар ступил слишком далеко, потянувшись, как коза, за особенно сочным, но недосягаемым листком.

Что Оскар был в квартире у Молитора между половиной и без четверти восемь, следователь знал достоверно. Но по тому, как он отчаянно лгал именно в этом пункте, да и все его поведение на допросе заставляло господина Тэкстэкс сомневаться в том, что стоящий перед ним человек — убийца.

— Тэк-с, господин Беномен, давайте-ка устроим небольшой перерывчик. Я закушу, да и вам принесут позавтракать. — Он улыбнулся и так благодушно закивал, словно сердечно огорчался тем, что не может подать арестованному руки из-за наручников, затем велел его увести.

— Ну, ну, это уж слишком. Полагаю, что господин Видершейн на меня не набросится, — сказал следователь двум агентам, которые ввели к нему в кабинет письмоводителя. — Можете спокойно снять с него наручники. Тэк-с, господин Видершейн, а ведь мы с вами старые знакомые.

Письмоводитель часто бывал в судах по делам своего покойного шефа и знал господина Тэкстэкс как одного из самых способных следователей в округе, перед которым трепетали преступники, поэтому он смущенно и болезненно улыбнулся. Он едва сдержал приступ истерического смеха — лицо его уже побагровело, — ибо не раз имел случай убедиться, с какой вкрадчивой ловкостью умеет господин Тэкстэкс расставлять свои капканы, и понимал, что все равно не выйдет отсюда ни минутой раньше, чем того захочет этот медоточивый следователь.

Господин Тэкстэкс глядел в окно и изумлялся на редкость теплой весенней погоде.

— Это хорошо для винограда, — осклабился письмоводитель, — чем теплее весна, тем ему лучше.

— Помните… — начал господин Тэкстэкс и ударился в воспоминания о сборе 1917 года. — Какое, тэк-с, тэк-с, было сусло, ну прямо мед… Так что же вы знали о его планах? Кстати, выглядите вы совсем недурно, хотя, вероятно, не каждый день можете позволить себе жареного гуся. А главное, когда вы об этом узнали?

Письмоводитель не стал запираться.

— Ну, примерно с неделю.

— Тэк-с, тэк-с! — Следователю не удалось скрыть своего изумления. — Ах, значит, только неделю назад? — постарался он замести след.

— Да, не больше. Мы собрались в крепостном рву — времени-то у нас